Был предвечный бог, «владыка всего вне пределов», который пребывал в состоянии, «когда еще не было двух вещей». Что такое «две вещи»? Это день и ночь, свет и тьма, жизнь и смерть… Распавшись на «две вещи» - на воды великого океана и на свет сотворенного дня – мир начал существовать…
…и обрел главного врага. Главным врагом людей и богов древние египтяне считали Время. Оно внесло в сотворенный живой мир смерть и вообще понятие конечности всего сущего. Однако привнеся в новую жизнь «вторую вещь», Время также не избежало двоичности. Оно получило два пространственных измерения: бесконечную цикличность восходов и закатов, в которой живут люди, и неподвижную вечность, в которой живут боги и великие пресветлые предки. Бесконечность именовалась словом мужского рода «нехех», а вечность – словом женского рода «джет». Именно Время заставило когда-то древних жителей Нильской долины искать объяснения, как пройти путем трансформации и победить смерть, чтобы, как начертала на обелиске в честь солнечного бога знаменитая женщина-фараон, «имя мое нетленным стало в вечности и бесконечности».

Пройдет две тысячи лет. И древнегреческий философ Гераклит из города Эфеса, что стоит на восточном берегу большой Атлантики, продолжит идею двоичности в своем учении об энантиодромии или  сопряжении противоположностей. А тем временем на западном берегу Атлантического океана на побережье Мексиканского залива представители так называемой эпиольмекской культуры (IV в. до н. э. до III-IV вв. н. э.) придумают «долгий счет» времени. Этот счет будет основан на понятии эры, у которой они обозначат начальную точку – 13 августа 3114 г. до н.э.  Народ майя, «очарованный ходом времени» (по выражению американского археолога-майяниста Сильвануса Морли), воспримет эту идею и придумает самую сложную календарную систему Мезоамерики, а может и всего мира.

Его последователи, очарованные, как и майя, ходом и духом времени, соберутся в 2012 году в канун завершения календарной эры древнего американского народа, чтобы свидетельствовать о переменах, говорить о трансформации, богах, о противоположностях, и искать объяснений, куда же ведет человечество «дух времени». Тогда в беседе приняли участие практикующие юнгианские психоаналитики Мюррей Стайн, президент Международной школы аналитической психологии в Цюрихе, Карин Жироне, религиовед и бизнес-консультант, Нэнси Фурлотти, бывший президент Института Юнга в Лос-Анжелесе и Фонда Филемона, а также психологи и психотерапевты, собравшиеся в Цюрихе, Вашингтоне и г.Эшвилле (США).
Реалии последнего времени – пандемия нового вируса, и связанная с ней волна экзистенциальных страхов и мрачных прогнозов, что «мир уже не будет прежним» - зовут вернуться к материалам этого интереснейшего разговора, который имел место 29 ноября 2012 г. на международном семинаре, организованном Центром Юнга в г. Эшвилле на тему «Почему нас завораживает конец света: Юнг и майя». Поднятые тогда вопросы, озвученные размышления и наблюдения легли в основу настоящей статьи. Они не потеряли, а скорее, наоборот, приобрели сегодня еще большую актуальность, вновь призывая подумать о том, что несет нам наше время, и где в нем место для каждого из нас.

В тот год мир был охвачен экономическим кризисом. Эзотерические спекуляции вокруг завершения одной календарной эры майя и начала другой подогревали и без того сильные в мировой христианской культуре апокалиптические настроения, которые были вызваны ощущениями крупных изменений в перераспределении власти и столкновениями религий и культур в самом широком смысле слова.
Американские исследователи реализовали проект, в ходе которого собрали мнения двух десятков экспертов из разных стран о переживаемом в 2012 году состоянии кризиса и назвали его «Четыре всадника войны». Для американцев, потрясенных открывшимся им осознанием собственной уязвимости после террористической атаки 11 сентября 2001 г, ассоциация названия проекта с четырьмя всадниками апокалипсиса, конечно, была не случайна. Примечательно, что сейчас, восемь лет спустя, эта метафора по-прежнему остается на поверхности общественно-политического сознания. Не далее, как в январе 2020 года Генеральный секретарь ООН Антониу Гутерриш, выступая на Генеральной Ассамблее, вновь заговорил о «четырех всадниках», что грозят миру в XXI веке. Ныне у них новые имена – геополитическая напряженность, климатический кризис, глобальное недоверие и темные стороны технологий.
Все эти вопросы, так или иначе, дискутируются на разных площадках уже довольно давно, вовлекая в свою орбиту не только представителей экономической и общественно-политической жизни, но и психоаналитического сообщества – ведь именно психологи сталкиваются с последствиями преломления глобальных проблем в сознании конкретных живых людей.
Эксперты проекта «Четыре всадника войны» сошлись на том, что основное чувство, испытываемое сейчас большинством людей, – это тревога, порождаемая рядом серьезных причин. Прежде всего, это гнет слишком больших долговых обязательств и беспокойство о своем финансовом будущем. Профессор Гарвардского университета Кеннет Рогофф в 2011 году в своей книге «Десятилетие долгов» написал о беспрецедентном росте национального долга в развитых экономиках, который превысил не только показатели периода после Второй Мировой войны, но даже уровень времен Первой Мировой войны и Великой депрессии. Причем эти показатели – лишь верхушка айсберга, потому как сведения об объемах личных долгов, долгов домашних хозяйств и финансовых организаций до сих пор не только не учитываются экономистами, но и вообще еще не введены в исследовательское поле.

Другой важный повод для возрастания социальной тревоги кроется в том, что события политико-экономической жизни становятся все менее управляемыми и прозрачными, а в сферах коммуникации накопилось такое количество обмана и извращений добрых намерений, что в массовом сознании довлеет стойкое чувство, будто все разваливается на части и что-то идет не так. Это влечет за собой затопляющее смутное разочарование и уныние, которые охватывают в основном молодежь развитых стран, где почти каждый уже исчерпал все выгоды экономического роста.
Войны, болезни, голод, смерть, — это то, чего люди и раньше боялись и сейчас сильно боятся. И одновременно, это объективные явления современной реальности, которые, однако, далеко не всегда непосредственно переживаются большинством людей. Оттого с ними многим удается неплохо уживаться: страшные по своей сути события перестают восприниматься людьми как неожиданные и пугающие, и это ведет к постепенной переоценке категорий добра и зла.
Будучи одним из важнейших чувств, сопровождающих перемены, тревога возрастает еще больше от того, что никто не знает, что же из этой ситуации получится – на виду то, что уходит, но не то, что может прийти на смену. Так происходит в процессе личного анализа и индивидуальной трансформации, и точно так же – в периоды трансформации больших социальных систем: семейной или культурной. Сейчас, похоже, тревога присутствует на всех уровнях жизни. Вместе с тем в современном обществе она сопрягается с сильным желанием двигаться вперед, которое хорошо проявляется именно на индивидуальном уровне. Многие люди находятся в состояниях перехода, делилась наблюдениями Карин Жироне, они меняют работу, разрывают отношения, переезжают... По ее мнению, такое стремление идти вперед символизирует освобождение от прошлого и утверждение надежды на то, что новое – возможно.
Ведь мир уже очень сильно изменился. Стабильное состояние тревоги ослабляет веру в экономику и планируемые действия, что фундаментально меняет отношение к традиционным формам управления. И он продолжает структурно меняться. Развитие коммуникаций, современных технологий и социальных сетей все сильнее расшатывают патриархальный уклад и иерархичную структуру. Идет постоянный поиск новых лидеров, многочисленные бизнес-школы, коучи и тренеры по всему миру и на всех языках преподают «лидерство». Это стало приобретать даже некоторую символичность на фоне коснеющего образа традиционного лидера с характерными сильными нарциссичными качествами, к примеру, высокой чувствительностью к проявлениям власти, к тому, кто на его стороне, а кто нет. Исходя из своего опыта бизнес-консультирования, Карин Жироне считает, что авторитет современного лидера все чаще основывается на его личных качествах, на том, как эти качества помогают ему самому вести его собственную жизнь, становиться аутентичным в самовыражении и взаимодействии. Этим новым лидерам скорее свойственен научно-исследовательский, а не командный подход.

Подобные наблюдения привели американских аналитиков к мысли о том, что глобализованное, плотно связанное и социально-прозрачное общество порождает уже абсолютно новый способ мышления. И это выводит, по их мнению, на первый план революционное открытие К.Г.Юнга, которое для многих сегодня становится все более понятным и очевидным: психика не монолитна, Эго не правит всем и не может в одиночку диктовать пути развития личности. К.Г.Юнг хотел, чтобы психика открылась бессознательному, чтобы ее другие центры (другие комплексы) были услышаны, чтобы противоположности внутри нее, наконец, увидели друг друга, и появилось ощущение множественности.
На социальном уровне эти движения психики стали проявляться в 60-70-е годы ХХ века, когда представители разного рода меньшинств начали активнее выражать себя. К этому времени окрепло феминистское движение, заговорили о себе и своих правах национальные меньшинства, сексуальные меньшинства… Голоса, ранее бывшие маргинальными в патриархальном обществе, отныне заявляют о себе все громче и хотят быть услышанными.
При этом женщины, борцом за интересы которых позиционирует себя феминизм, на самом деле, не являются меньшинством: в 2020 году население Земли делится практически поровну – 50,4% мужчин и 49,6% женщин. К.Г.Юнг придавал большое значение все более активному проявлению феминного в культуре, обществе и личном развитии. В «Красной книге» он описывал процесс собственного духовного пути и становление своего «феминного эго», в противовес личной нарциссичности. К.Г.Юнг понимал феминное как способность воспринимать, не осуждая, не просто вбирать в себя проявления божественного, но позволять новому родиться из них. Патриархальность же уводит от феминности, которая в традиционных культурах и у древних цивилизаций представала в образах великой матери, олицетворявшей природу как таковую.

На социальном уровне активизация феминности проявляется не только и даже, наверное, не столько в движении собственно феминизма. Как подчеркнула Карин Жироне, многие женщины, которым удается создать для себя нишу в патриархальной иерархической модели, чаще всего не демонстрируют женские или женственные качества.
Скорее феминность дает себя почувствовать через растущее понимание уязвимости природы и исчерпаемости ее богатств. «Это прикосновение к природе, ее постоянное обыскивание, - без противостояния, нападения и выворачивания кишок в ходе охоты…» - так в книге «Отец» Л.Зойя описывает первобытное собирательство как женский способ общения с миром.
Появление экологического сознания – реакция на множащиеся природные кризисы сегодняшнего дня: проблему водных ресурсов, сокращение лесов, опустынивание, деградацию почвы, глобальное потепление, сокращение биоразнообразия, загрязнение Мирового океана и др. Постепенно люди начинают разворачиваться лицом к сокрушающемуся миру, - миру, лишившемуся божественности, покинутому ради науки и рациональности – и осознают свою связь с ним. Поднимающаяся феминность открывает новое чувство целостности всего сущего, разрушая многие привычные современные иллюзии – иллюзию человеческого одиночества на Земле, иллюзию контроля и пр. Она содействует проявлению холичных подходов в различных областях человеческой жизни – от медицины до филологии. Прекрасная идея «участвующей вселенной» приобретает все больше поклонников и олицетворяет тенденцию к формированию новых принципов человеческого сообщества в мультикультурном мире.

Для юнгианцев все эти корреляции в индивидуальных и общественных проявлениях психического символизируют явление динамичной взаимосвязи между Эго и Самостью в пространстве и времени. Складывается впечатление, что события происходят в «свое время». Но каким образом, кем или чем это «свое время» определяется? Способно ли Эго управлять временем? В сущности, попытка контролировать время, рассчитать его до мелочей и деталей, выглядит, скорее как стремление Эго снизить тревогу, которая порождается в нем самой возможностью встречи с Самостью. По выражению Нэнси Фурлотти, «время спланировано архетипами», и меж них Эго можно назвать лишь первым среди равных.
Это означает, что время не подвластно контролю со стороны Эго, и всему приходит свой срок, и наступает момент, когда Самость начинает проявлять себя, выводя на свет ранее скрытые комплексы. Для Эго – это момент крушения иллюзии о всемогуществе и контроле и смерти прежнего порядка вещей.

Переживание смерти – это, наверное, самое трудное испытание для человека. Опыт встречи с мертвым, осознание разницы между живым и мертвым телом шокирует. Он порождает особо заметное в этот момент ощущение присутствия за пределами физической реальности иного, духовного мира. Возможно, именно поэтому вблизи смерти люди часто испытывают то странное явление, которое К.Г.Юнг называл синхронией – некоего загадочного творческого элемента самостийного процесса времени.
По мнению Мюррея Стайна, именно из опыта переживания и осознания смерти рождаются человеческие мифологии и религии, которые пролагают путь за конечные пределы и обосновывают наличие сил, неподконтрольных людям, человеческому Эго. Светская культура не способна создать чего-либо подобного, она слишком материалистична и научна. Новые же образы духовной культуры появляются не в результате сознательных усилий, размышлял он, а как раз «синхронистично, вспышками сознания то там, то тут по всему миру». Возможно, усиление эсхатологических настроений и апокалиптических ожиданий говорит о необходимом и грядущем духовном пробуждении, о том, что пришло время для появления новых символов?
Чувство тревожной неопределенности формирует условия для сомнений, самооценивания и суждения о собственных поступках, выявляя порой не лучшие человеческие качества. Вынося суждение о себе, люди порой за формальной правотой не могут заметить истинную подоплеку своих отношений и искажают собственную же внутреннюю действительность. Однако неосознанное добро и неосознанное зло в мире психического караются по-разному. М.Стайн обращается в этом месте к главе 25 Евангелия от Матфея, где говорится о суде над народами, и раскрывает чувства человека в момент внезапного осознания истины о себе и своей вине. «На истину страшно смотреть в момент Суда. Ты видишь тень, видишь эгоцентризм, эгоизм, свою неспособность к сочувствию», - замечает он.
В индивидуальной практике аналитиков для преодоления защитной и опасной неосознанности все чаще полезным оказывается отказ от дихотомии хорошего и плохого, греха и добродетели, и выход на понимание, что эти две вещи формируют целое, сохраняя потребность и зависимость друг от друга. Это снимает взаимоисключающие решения и проблему «насколько именно это хорошо, или это уже почти плохо» (Карин Жироне), создавая возможность не погружаться в теневую идентификацию.

В этом контексте, один из участников дискуссии напомнил присутствующим слова К.С. Льюиса, сказанные им еще в июне 1941 г. в проповеди «Бремя славы»: «Как поразительно жить среди богов, зная, что самый скучный, самый жалкий из тех, кого мы видим, воссияет так, что сейчас мы бы этого и не вынесли; или станет немыслимо, невообразимо страшным. Мы должны непрестанно об этом помнить, что бы мы ни делали, ибо все наши действия, в любви ли, в простом общении, способствуют или тому, или другому. Вы никогда не общались со смертным. Смертны нации, культуры, произведения искусства. Но шутим мы, работаем, дружим с бессмертными, на бессмертных женимся, бессмертных мучаем и унижаем. Это совсем не значит, что мы должны быть уныло серьезными. Нет; мы должны принимать всерьез друг друга. А тогда не может быть небрежности и пренебрежения: любовь остается зрячей, не вырождаясь в ту равнодушную терпимость, которая не похожа на любовь, как не похожа радость на пустое легкомыслие».
Возможность жить с таким мировоззрением – это, конечно, невероятный акт воображения. Большинство людей таковым пока не обладают. Скорее, людям свойственна своего рода чувственная ментальность: мы видим цвет одежды другого человека, его стрижку, элементы образа и так далее. Но видим ли мы чью-то душу, нечто бессмертное внутри другого человека?
На психологическом уровне это означало бы осознание проекции нашей божественной природы на других людей в противоположность проекции наших негативных, разрушительных, теневых сторон. Говоря на эту тему, Мюррей Стайн напомнил, что «проекция – это воображение реальности, которая, вероятно, совпадает с тем, что есть на самом деле». Такая жизнь требует огромной психической энергии.
Возможно, подобного рода сознание сейчас вырастает в нашем мире. Возможно, наступило время, когда людям стало нужно видеть бессмертное, строить взаимоотношения именно на этом, качественно ином, уровне. Возможно, именно такие отношения породят новое сознание, которое мы ищем, и именно за таким сознанием – будущее человеческой жизни в вечности и бесконечности.